Гроб подполковника Недочетова - Страница 2

Эта мысль поддерживала в отряде необходимую дисциплину, она укрощала разгоравшиеся страсти; она до поры до времени примиряла брезгливых кадровых полковников с выскочками капитанами; она держала в каких-то границах гусаров смерти; она позволяла женщинам с беспричинным (или, быть может, от какой-то большой неназываемой причины?) смехом расплескивать его только ночами в закрытых крестьянских избах.

Она диктовала необходимые в походе мероприятия: выставлялись дозоры, наряжались патрули, была разведка. К патронным ящикам, к пулеметам, к уцелевшим орудиям и к запасу снарядов наряжались караулы. И у избы, где располагался штаб, становилась охрана, дежурили вестовые, мерзли в седлах ординарцы.

Выставлялись караулы не только к военным снарядам.

На крепких розвальнях (в походе они располагались сразу же вслед за штабом) крепко уложены были зеленые ящики. Пять аккуратных, прочно сбитых, замкнутых, опечатанных ящиков. К этим розвальням ставили усиленный караул. И называлось то, что так тщательно охранялось: архив, документы отряда...

Адъютант штаба часто осматривал замки и печати у этих ящиков. В походе к ним часто подъезжал кто-нибудь из старших. И караулу было наказано строго-настрого никого не подпускать к ним ни в пути, ни на остановках.

3. Подполковник Недочетов.

И хотя еще не было на этом пути встречи с неприятелем, но были уже жертвы похода: умирали слабые, непереносящие острых стуж, обессиленные болезнями; заболевали огненным недугом и быстро сгорали. Мертвых сваливали на возы с кладью, довозили до деревни и наспех рыли неглубокие могилы в каменной, промерзшей земле.

Но когда умер, недолго прохворав, подполковник Недочетов, тело его не оставили в ближайшей деревне, а повезли с собой в дальний поход.

Может быть и подполковника Недочетова тоже зарыли бы где-нибудь на сиротливом деревенском кладбище, но вмешалась вдова, Валентина Яковлевна. Она сдвинула брови, сжала тонкие обветренные губы и, разыскав кого-то из главных, сурово сказала:

— Я считаю, что заслуги Михаила Степановича достаточны для того, чтобы вы не бросали его здесь, по дороге... Я требую, чтобы тело было доставлено на восток...

И в этот же день был сколочен крепкий гроб, обит черным сукном (из запасов штаба), изукрашен крестом из позументов. В гроб положили подполковника Недочетова, осветили свечками, упокоили молитвами (при отряде шел молодой молодцеватый поп), а потом гроб с телом уставили на розвальни, приставили почетный караул и вместе со всем нужным и ненужным скарбом отряда повезли по узким, бесконечным, незнаемым дорогам.

За гробом, укутанная, неподвижная, молчаливая, поехала Валентина Яковлевна, вдова.

В штабе посердились, поворчали.

— Фантазия!.. Везти труп бог знает в какую даль?.. Можно было-бы похоронить с честью в пути — и дело с концом!.. Подумаешь — какие нежности!

Но нашелся кто-то хитрый, предусмотрительный, умеющий постигать вещи в самой сущности их.

— Нет, не скажите, — заметил он: — это даже очень хорошо, это дает некоторое, знаете ли, настроение: боевой отряд, трудности похода, а между тем — останки героя не брошены, а бережно охраняются в родной боевой семье... Это многого стоит!..

В штабе фыркнули, покривились, но к словам этим прислушались, подумали — и усилили почетный караул у гроба подполковника Недочетова.

Вдова гуще сдвинула тогда брови и сухо пошевелила тонкими обветренными губами.

На стоянках сани с гробом вкатывали под навес того двора, где останавливался штаб (тоже как отличие мертвому), и вдова долго оставалась на морозе возле коченеющего в гробу мужа и только со второй сменой уходила коротко вздремнуть в отведенную ей избу.

Часовые зябко переступали с ноги на ногу, и тоскливо ждали смены. Изредка они поочередно (их было двое) притуливались к саням, устраивались у гроба и воровски, оглядно дремали. Они порою перекидывались замечаниями, ворочали ленивые мысли. Со всех сторон зимней ночи ползли на них шумы: длинное тело неуклюжего, многоголового отряда дышало разноголосо, многозвучно. Лаяли потревоженные собаки. Их пугало многолюдье. Они убегали за огороды и оттуда злобно рычали и повизгивали.

4. Ночью.

Со всех сторон ползли шумы. Но в душные избы, где пылали свечи, где фыркал желтый самовар и в клубах пара трепетали тени, эти шумы не вползали: там зарождались, крепли и ширились свои шумы и грохоты.

У адъютанта штаба, занимавшего избу вместе с двумя другими офицерами, хохотали и взвизгивали гостьи: Лидка Желтогорячая и Королева Безле. Лидка Желтогорячая взгромоздилась на колени к адъютанту и поила его ромом из чайного стакана. Адъютант поматывал головой, захлебывался, но жадно пил. Лидка взвизгивала, наклоняла низко голову к подобранным коленям; обнаженные ноги желтели, поблескивало кружевное белье.

Королева Безле сидела на скамейке между двумя офицерами, которые сосредоточенно и молча мяли ее пышные груди, хлопали по широким бедрам, мясистым коленям и силились расстегнуть тугой лиф.

Адъютант выпил ром, утер рукой рот и спихнул со своих колен Желтогорячую, которая, остро вскрикнув, забарахталась на полу.

— Нахал ты? — полушутя (а в глазах зеленые искорки!) ругалась она. — Офицер, а никакого понятия!.. Разве так с женщинами обращаются!..

— Да ты вовсе не женщина? — похохотал один из офицеров. — Ты, наверное, никогда женщиной и не была!..

Желтогорячая поднялась с полу, подперла бока руками и вызывающе оглядела всех.